Проходя по коридорам больницы я мысленно готовила себя к тому, что могу сейчас увидеть. К тому, что парень, молодой человек, одногруппник, который по нелепой случайности попал в беду, может предстать перед нами в ужасающем виде. Открывая дверь палаты и слыша шопот подруги «мне страшно», понимаю, что страх испытываю и я, страх и волнение. Ведь несмотря на то, что друзьями мы никогда не были, мы знали друг друга 3 года, шутили и смеялись всей группой, одидая преподавателей, спасали друг друга на семинарах. Открывая дверь, пытаюсь скрыть шок и страх, «это ведь все тот же парень, все тот же веселый Вова», однако образ того мужчины, лежащего под простынкой никак не хотел сливаться в голове с тем парнем, который был частью нашей группы. К такому невозможно подготовится, никогда. 

Как только он начинает говорить, кажется, что сваливается огромный камень с плеч, он шутит и рассказывает о том, какие преключения он пережил. В тот момент, говоря с ним, действительно кажется, что он просто приболел, неудачно ударился и оказался в больнице всего лишь на неделю. Однако, стоит перевести взгляд на его тело, как становится неловко, и не только из-за того, что своего одногруппника ты видишь почти обнаженным, а в большей степени потому что ты видишь его травмы. Недавно собранная после операции нога, пол тела в зеленке и чуть завивших порезах. И лишь после минут разговора, после прошедшего первого впечатления и шока, будто вспоминаешь, он лежит не только потому что болит нога, не только из-за остальных травм, и жуткая мысль словно пронзает мозг «он лежит, потому что не может встать, потому что позвочник сломан». Все это проносится в голове во время непренужденного разговора и нескольких его жутких историй о совремнной медицине. Он легко сообщает, что операция на позвоночник уже назначена, а также то, что технологии и средства для того, чтобы он ходил есть, он говорит это легко, настолько легко, что мысль о том, что успеха в операции может и не быть даже не приходит в голову. Даже сейчас, спустя сутки после того разговора я не могу допустить мысль о том, что может что-то пойти не так. Да, реабилитация будет долгой и тяжелой, но ведь он поправится, он будет ходить, обязательно будет! 

Мы разговаривали с Вовой, все с тем же Вовой, который шутит и травит истории, лишь иногда позволяя себе морщится. И эти его гримассы, причины которых нам тогда еще не были очевидны до конца, хоть ответ и лежал на поверхности, заставляют желудок болезненно сжиматься. Наверное, у нас просто не было сил думать об этом в тот момент. После его вопроса об университете, и короткого рассказа о нашей сессии, он еле заметно грустнеет и по такой простой фразе «я бы сейчас столько экзаменов сдал, вместо всего этого» становится понятно насколько ему на самом деле плохо и грустно. В тот момент с него словно стелел оптимизм и легкость, напускная веселость. Момент, длившийся всего секунду, позволил нам заглянуть в его теперешний мир, увидеть отголоски того, что нам еще предстоит осознать. 

Болтая уже больше полу часа, мы и не заметили как веселые байки превратились в менее приятные рассказы о его приобретенных медицинских познаниях, и о боли. Такой простой и очевидный вопрос: «а сейчас тебе больно?», ответ на него заставляет меня содрогнуться до сих пор: «мне всегда больно, все это, вы и болтовня, отвлекает, конечно, но внутри у меня всегда происходит борьба с собой, со своей болью». То ли это фраза, то ли то, что он начинал уставать открыло наконец нам глаза на его гримассы, и на картину вцелом. Ему больно, больно всегда, в тот момент, когда мы появились у него получалось скрывать это лучше и тогда лишь его лицо на несколько секунд давало сигнал о том, что то-то не так. У меня будто открылись глаза, то нечто неуловимое, что чувствовалось с самого начала стало таким очевидным. Чувство жалости и желания помочь мне не забыть, также как и не забыть чувство беспомощности и бесполезности. Что мы можем сделать сейчас? Поддерживать, навещать, напоминать, что все, что ему приходится переживать — это лишь неприятные трудности, по сравнению с тем, что могло бы произойти. 

Время посещений заканчивалось, пора было уходить. Все те чувства, эмоции словно давили, заставляя сжиматься стены небольшой палаты, однако мы должны были попрощатся с ним с улыбкой, той улыбкой, которая несмотря на все, почти не сходила с нащих лиц. Неловкая ситуация с прощанием, как себя вести, что делать? Так глупо по сравнению со всем вышесказанным, глупо, но все равно неловко. Он будто почувствовал наше смятение и неуверенность, и как и прежде, шутя, пожал нам руки. Это тот Вова, которого я знаю, тот Вова, которого просто невозможно смутить! 

Вначале нам казалось, что перед нами был все тот же Вова, тот же веселый и жизнерадостный парень. Это было так, с той лишь разницей, что перед нами предстал мужчина, тот, которому приходится справляться с собой, с болью и по прежнему общатся с друзьями с бравой улыбкой на лице.